Литературная страница

Подарок судьбы

Сегодня на страницах газеты мы публикуем очень трогательный рассказ девочки с ограниченными возможностями, который некоторое время назад победил в областном литературном конкурсе.

Меня зовут Екатерина Стулова. Четыре года назад меня постигла беда — я тяжело заболела. Болезнь проявилась совершенно неожиданно. Ни я, ни мама даже не подозревали, что моё резкое похудение и постоянное ощущение жажды — это симптомы страшного недуга. А вот бабушка, человек наблюдательный и умудрённый жизнью, заметила это и сразу начала «бить тревогу во все колокола». По её настоянию мы обратились к врачу.

Диагноз был как гром среди ясного неба. Мама заплакала прямо в кабинете у врача. А я, сильно испугавшись её реакции, шепотом спросила: «Мама, я умру?». Мама быстро взяла себя в руки и успокоила меня, обещая, что врачи непременно помогут. Я долго лежала в больнице, приняла несчётное количество уколов, капельниц, таблеток, села на строжайшую диету.

Однажды я услышала, как пожилая санитарка поделилась с мамой тем, что говорили о моём состоянии врачи: «Ещё чуть-чуть, мол, и девчушка могла впасть в кому…». Я видела, как мамины глаза вмиг наполнились слезами, и мне тут же вспомнились те мгновения, когда желтый реанимобиль мчался по ивановской дороге, пытаясь как можно скорее доставить меня в областную больницу.

Мне помогли. За это огромное спасибо нашим докторам. Болезнь отступила, но полностью победить её невозможно: я вынуждена постоянно принимать лекарства, контролировать своё состояние, следить за тем, что ем. Мне предложили перейти на домашнее обучение. И я осталась совсем одна… Конечно, со мной были мои родственники: мама, папа, бабушка, брат. Несколько раз в неделю приходил учитель, чтобы позаниматься со мной. Но как привыкнуть к тому, что рядом нет шумных и весёлых одноклассников, нет праздников, которые мы все вместе проводили в школе. Перед глазами всегда одна и та же обстановка, и никаких новостей из того, далекого и желанного, и ставшего в одно мгновение таким чужим, мира. Отчаяние охватило меня, Тайком от родных, закрываясь в своей комнате, я часто плакала, сетуя на свою несчастливую судьбу. Так прошел год…

1 сентября нового учебного года стало для меня праздником вдвойне. Во-первых, я стала значительно лучше себя чувствовать, во-вторых, мне наконец-то разрешили посещать школу. Моё возвращение было радостным, и пугающим. Мне было странно и завидно видеть моих одноклассников, которые свободно и весело общались друг с другом и держались все вместе, а я стояла в стороне с огромным букетом цветов, не зная, как быть, что делать…

…Она подошла незаметно и тихо взяла меня за руку. Я обернулась. Это была Настя — моя одноклассница, с которой мы едва общались в той беззаботной, здоровой жизни.

— Катя, ты что стоишь одна, в стороне? — её теплая рука крепко сжала мою. Во мне всё дрогнуло, и я почти шепотом спросила:

— А ты меня помнишь?

— Конечно, — ответила она, не выпуская мою руку из своей. — Пойдем ближе к ребятам, а то не услышим, что говорит Марина Владимировна.

Моё лицо озарила радостная улыбка. Я кивнула и, облегченно вздохнув, последовала за ней…

Сейчас мне уже двенадцать, и я учусь в седьмом классе. Конечно, болезнь никуда не исчезла, и я всё время помню о ней. Но все эти годы со мной рядом моя лучшая подруга. Она помогла мне подтянуться в учебе, ведь за время болезни я пропустила много занятий. Вечерами она читала со мной книги, решала трудные задачки, корпела над переводами по английскому языку. Она укрепила мою дружбу и с другими девочками в классе, так что теперь я совершенно не чувствую себя изгоем. С Настей мы стали не разлей вода: и в школе вместе, и в кино, и просто на прогулке. С ней я делюсь моими секретами, переживаниями, я знаю, что она никогда меня не подведёт, не предаст. Я стараюсь ответить ей тем же, ценю и трепетно оберегаю нашу крепкую, проверенную годами и бедой дружбу.

Екатерина Стулова

Играй, гармонь!

Зимой 1941 — 42 годов Красная Армия вела жестокие бои с фашистами недалеко от Москвы, Ленинград оказался в блокаде. Враг был ещё очень силён, но никто уже не сомневался в том, что «Победа будет за нами» — столицу удалось отстоять, добиться первых успехов на фронте. Трудно было солдату ежедневно смотреть смерти в лицо, но поднимала его боевой дух в редкие передышки между боями гармонь. Ей, простому и вместе с тем удивительному музыкальному инструменту, ставшему символом России, посвящено стихотворение родниковской поэтессы Валентины Рябчиковой.

 

Играй, гармонь!
Тревожь сердца и души!
Звени, гармонь,
На все басы, лады!
Как все тебя
Всегда хотели слушать
И ноги сами в пляс себя вели!

И на войне,
Когда бывало жарко,
Вела солдат под пули и огонь
Не пианино, контрабас, не арфа —
Простая наша
Русская гармонь.

И на привале
В слякоть, дождь и холод
Всегда заменит спирт и кипяток.
И каждый раз просил и стар, и молод:
— Ну, сыграй чего-нибудь, браток!

И он играл «Платочек» и «Катюшу»,
И забывали люди о войне.
Сидел солдат с закруткой, молча слушал
И вспоминал о милой, о родне.

Она больных с постели поднимала,
Она на свадьбах в круг с собой звала.
Ёе на «бис» в концертах принимала
От мала до велика вся страна.

Да и сейчас из моды не выходит,
Хоть на планете двадцать первый век.
Когда гармошка рядом с нами ходит,
То, значит, жив и весел человек.

Играй, гармонь!
Тревожь сердца и души!
Звени, гармонь, на все лады, басы,
Чтоб мы тебя всегда смогли послушать,
Чтоб ноги сами в пляс себя несли.

 

Тонкая натура

Иван не любил серьезную музыку, хотя и притворялся, когда ухаживал за Настей, что тяжелые звуки обожает, что жить без них не может. А жить он не мог без нее — молоденькой и хрупкой учительницы пения, с появлением которой потерял покой. Своей точеной талией она разительно выделялась среди сельских бабенок. У тех на щеках румянец, пышут жаром. А Настя загадочная, пальцы постоянно сжимает, будто мерзнет. Вот сожми чуть сильней, и хрустнут пальцы-стебельки. Поэтому, наверное, и охватывал Ивана трепет, когда он, глядя на свои грубые от работы руки, представлял, как обнимет Анастасию. А та загадочно бросала взгляды на широкоплечего великана, и стоило Ивану заметить это, как пленяющие карие глаза прятались под черными, с лебединым взмахом, ресницами. Вроде как невзначай взглянула она. А стоило увидеть и услышать, как из-под ее пальчиков на рояле вырываются звуки, могущие заглушить молот в кузне, Иван совсем сошел с ума. И не заметил, как женился.

Обман, что он любит музыку, быстро обнаружился. Анастасия перестала играть для него на рояле, но телевизор включала, когда по нему были концерты. В такие минуты Иван выходил на улицу.

Вот и сегодня — взял топор и отправился в лес за березками, которые приметил в прошлый раз, когда валил на дрова рассеченную молнией сосну. Сосна росла на краю поляны, а те за ней тянулись к свету. Вот и вытянулись, тонкие и длинные, без сучков, как раз на оглобли для саней.

Несколько раз пришлось махнуть топором, чтобы расчистить от зарослей дорогу. У самой поляны вдруг услышал странный звук. На лося не похож. Тот трубит — и то перед гоном. А так — тих и неприметен. Дятла с его автоматной очередью ни с чем не спутаешь. Бобры? Так воды поблизости нет. А тут вроде что-то задребезжит, а потом медленно теряет голос.

Иван шагнул на поляну и остолбенел… У пня, вытянув шею и оттопырив губу, вполоборота стоял здоровенный бурый медведь. «Самец», — сразу определил Иван. Тот потянулся к пню когтистой лапой, и Иван узрел перед косолапым острую и длинную щепу, оставшуюся на пне от той самой сосны, которую он спилил на дрова. Медведь дернул за щепу. «Дрень-ь-ь…» — завибрировала та, а медведь, выставив ухо, затаил дыхание. «Пока он в экстазе и ничего не слышит, — вспомнив, как слушает музыку жена, начал думать Иван, — надо уносить ноги». Под ногой хрустнула ветка. Медведь затих. Иван замер. Какое-то мгновение не шевелились. Первым двинулся медведь и, зацепив лапой щепу, дернул. Та жалобно застонала. Дернул еще раз, щепа выдала грудной бас. Иван боялся шелохнуться и накликать на себя зверя. Волей-неволей оставалось стоять на месте и слушать. Так и не заметил, как включился в игру. «Высоко взял, — начал подмечать он. — А вот пониже». Он не заметил, как звуки слились в мелодию и заворожили его. Вот медведь дернул лапой и…

— Да не так надо! — забывшись, где находится, закричал Иван, — А вот так! — дернул рукой на себя. Медведь, обернувшись, уронил челюсть. Когда их глаза пересеклись, рявкнул и, перелетев через пень, бросился напролом в кусты. И ноги Ивана без спроса бросились наутек. Застонали и затрещали кусты. Казалось, что медведь ломится следом. Ветки хлестали по лицу, в висках пульсировала кровь, усиливая страх. Неожиданно он услышал полные трагизма звуки музыки. Не то Баха, не то Бетховена. Иван слышал их. Хотя откуда им взяться в лесу? Но они есть! Вот они, витают вокруг! И вдруг музыка стала понятной! В ней был смысл, который мог открыться только тому, кто переживал вместе с ней! А Иван, ох, как переживал! Подбегая к дому, вспомнил, что Настя включила телевизор и слушает музыку. Влетев в комнату с топором, увидел, что жена сидит на диване и звенит спицами. И никакой музыки… Только потухший экран.

-Телевизор!.. Телевизор!.. — тряся топором, взревел он.

Анастасия вскочила и грудью преградила путь.

-Не дам. Если рубить, только вместе со мной, — выдавила из себя.

-Да не рубить я, а музыку слушать, — умоляюще прошептал Иван.

-Какую музыку?

-Ту, что ты слушала. Я тоже хочу. Вот из леса прибежал. Там озарение снизошло. Понимать я стал…

-Ты бы еще до утра ходил, — округлились у Анастасии глаза. — Концерт давно уже закончился.

-Да я только в лес и обратно…

-Глянь на часы. Как ушел, так и пропал! Думала — тебя там волки разорвали…

-А мне казалось: только что… — сказал он и, повернувшись, вышел на крыльцо.

«Надо же! Какая же у моей женки тонкая натура! Сколько ей пришлось пережить и прочувствовать, чтоб так тонко понимать музыку? И как же я, дурак, раньше этого не замечал», — подумал он и, опустив топор на лавку, присел на ступеньку. Дрожащей рукой достал сигарету, чиркнул спичкой и нервно закурил…

Сергей Ююкин,
г. Новосибирск