«Подержите на сердце молитву, чтобы мне вернуться домой»

Накануне Дня Победы к нам в редакцию попали письма с фронта. Их написал наш земляк, уроженец д. Надорожново Александр Яковлевич Арсентьев своей жене Екатерине и дочкам Наде и Але в 1941-42 годах. Супруги Арсентьевы тогда были ещё очень молоды – видимо, чуть за 30. Старшая дочь Надя уже ходила в школу, а младшая была совсем маленькой. Командир пулемётной роты лейтенант Александр Яковлевич Арсентьев не вернулся с войны – пропал без вести во время жестоких боёв в конце 1942 или начале 1943 года. А в письмах, бережно сохранённых его вдовой и потомками, продолжает жить его душа, его безграничная любовь к своей семье, к родному дому, боль от  сознания того, что, скорее всего, не придётся больше свидеться с родными и близкими, а дети останутся сиротами. Сколько таких писем, исполненных горя и печали, тихой радости от воспоминаний о лучших днях, шло тогда  из края в край нашей необъятной Родины, терзаемой безжалостным врагом. От многих солдат только и остались эти пожелтевшие военные треугольники, замаранные цензурой да выцветшие довоенные  или фронтовые фотографии. Прочтите эти щемящие строки и поставьте себя на место их написавшего – того, кто не дожил, не долюбил, не увидел своих внуков и правнуков, не увидел Победы, не вкусил настоящей воинской славы и почестей, а остался  безвестным героем.

***********************************************************************

20 августа 1941 год. Письмо на родину.

Здравствуйте, родная семья, жена Катя и дочки Надя с Алей!  Шлю я вам по привету и желаю всего хорошего в жизни вашей. Ещё кланяюсь всем родным и знакомым.  Живём в деревне Ленинградской области в 20 километрах от фронта. Прибыли в свою часть 19-го числа. Вчера ходили на работу – на ремонт дорог.

Катя, дорогу ехали благополучно – до станции Тихвин, а то шли пешком километров 100 или, може, больше. Справлялися  с 6 числа и до 16 числа. Ночевали в деревне и в лесу, а теперь живём в доме, так что стали спать раздетые, а то, как дома обулся-оделся, так и ходил. До сего время, Катя, продукт(ы)  получаем сухим (пайком). Готовим сами. Нас 5 человек. Варим сообча: Арсентьев и Парышев П. и Я. Парышев, Жалов и Окунев Ф. Так что, придёшь с работы – обед уже у нас готов. У нас, из нашей партии, остаётся 1 дневалить. Командир в нашем отделении Жалов.

Ещё, Катя, сообщу я вам, что ходим в одежде своей. Так и обувь тоже своя. И, наверно, не получим. Говорят, что вам было в повестках писано: надеть всё крепкое. (…)

Катя, сухарей у меня ещё на 2 дня. Табаку дня на 4. Ботинки —  уже сейчас прикручиваю подошву проволокой.

Катя,  (…) не знаю,  чево и как вам присоветовать. Вы, наверно, ближе ко своему хозяйству, нечем я. Письмами переведываться о чём-то – далеко и долго. Скотину, что будет лишку, продай, а то оставь на зиму для себя. Возможно, что я приеду покушать своего мяса числа 30-го(…).

У меня есть просьба и совет к дочке Наде, чтобы училась на «отлично» и слушалась мамы и жалела бы Алю.  (…) Катя, поцелуй Надю и Алю вместо меня. Катя, если будешь писать письмо, то пиши с обратным адресом.

13 октября 1941 год. Письмо в родной дом.

Во-первых, здравствуй, родная моя жена Катя и дочки Надя и Аля. Шлю я вам свой сердечный привет и массу поцелуев. И  ещё кланяюсь Мамане и Маме (очевидно, матери и тёще или крёстной – прим. ред.) и всем родным и знакомым. И много (желаю) тоже всего хорошего. Затем сообщаю, дорогая Катя, что письмо я ваше получил, которому был очень рад и за что сердечно благодарю, что все вы живы и здоровы.

Катя, вы пишете, прислать ли мне денег на ботинки. У меня денег своих 150 рублей. Но здесь ничего не купишь. Мы живём в лесу. Есть деревни, и то  километров 12 от нашего барака.

Ещё, Катя, вы пишете, не знаю, чего оставить в племя – овцу или ярку? Катя, оставь пока ярку и овцу. А может быть, я приеду домой,  тогда вопрос этот решим вдвоём. А если не приеду, то переведаемся письмом. Катя, ещё вы пишете, что скостили налог. А про мясо чего-то я недопонимаю и про дрова. Сколько у тебя всех дров имеется для зимы?

Катя, извини, что я немного ошибся: не написал в первом письме насчёт посылки, и вы, наверно, не догадались послать, а посылки к нам идут. Она бы мне очень сгодилась – сухариков и табаку. Что дают паёк – 800 грамм, мне не хватает. Также и табаку. А ботинки мне не посылайте, може, в скором будущем приеду домой.

 (…)Мы с той деревни уехали вперёд – 12 км ближе к фронту.  (…)Погода у нас хорошая. Мороз и стал выпадать снег.  (…)

Катя, пишу письмо в лесу у теплинки и за обедом. И над нами летают самолёты – наши и не наши. Приходится иногда спрятаться за пни и за деревья. Если, Катя, вернусь домой, то будет об чём поговорить. Катя, работаем с темна до темна, так что письма писать некогда. Катя, я вам посылаю 5-е письмо и 1 открытку. И послал письмо в Кличево свояку И.М. и 1 письмо брату в Бараниху. Катя, передай Нюре в Высоково, что Петя Парышев тоже ждёт письма с нетерпением. Катя, писать пока нечего. Затем прощайте, жена Катя и дочки Надя и Аля. Целую вас крепко и не забуду, Катя, вас и детей своих, Надю с Алей. Жду ответа. Катя, поцелуй Надю и Алю вместо меня.

20 ноября 1941 года

(…) Справлялись целый месяц и отошли за это время  на 400 км. Теперь нахожусь в деревне  Кирилловского района Вологодской области. (…) Дорогая Катя, хочется узнать, чего делается дома и как (ты) приготовилась к зимовке, и чего дали на трудодни, и как справляешься со скотиной, и здоровы ли? (…) Катя, если справишься с деньгами и найдёшь корму подходящего, то пусти в племя ярку и овцу, а если что не того, можно будет продать. Если получишь письмо, то опиши обо всём, о чём мне хочется узнать. Как вы живёте дома – хуже или лучше? Ещё, Катя, сообщи, кого взяли в армию и кто живёт дома. Дорогая Катя, я в дороге потратился. Теперь живу на пайке и  том, что дадут. И прошу я вас, дорогая Катя, пришли мне посылку. Не забудь меня на чужой стороне! Положь 1 пару белья, 1 полотенце, печатку духового мыла, тяжёлое бельё, 1 пару тёплых носков, 1 пару варежек – только обшей ладони, 1 пару голиц и ещё верхние брюки, которые дали в Кличеве – только ушей хорошенько коленки. Табаку положь  стаканов 15 или 20. Если не сумеешь наделать сама, то, може, как наберёте роднёй. И ещё. Положь старые валенки, которые поменьше. Если худые, то отдай ушить. Если на ушитые валенки не взойдут галоши, то пришли без галош, а если взойдут, то с галошами.

5 декабря 1941 года

Добрый день! Здравствуйте, Катя и детки мои Надя и Аля! Шлю вам свой сердечный привет и желаю всего хорошего. Ещё шлю всем по привету! (…) Живу ничего. На работу не хожу, потому что не в чем. Обещают выдать обмундирование не сегодня-завтра. Получил пока полотенце, 1 пару белья и 1 одну наволочку и байковое одеяло – очень хорошее, толстое. Теперь стараюсь им обернуться и чем-нибудь ещё. Дорогая Катя, сообщаю вам, что 4 дня болел. Сегодня сделалось немного получше. Температура была 40 и 39. Даже не мог приготовить себе пищу. Хорошо только тем, что не было никакого аппетиту. Катя, я хочу поздравить вас с Ангелом вашим,  с именинами. Также и с моими поздравь заодно. Хорошо бы быть на именинах самому,  но нет никакой возможности. И затем прощай, дорогая Катя и дорогие детки Надя и Аля  (…)

2 января 1942 года

Нахожусь жив и здоров около города Кириллова, в деревне. (…) Очень морозно, градусов 29-30, и, бывает, выше. Так что переживать очень трудно. Хожу в ботинках. Хотя и много навёртываю  портянок, но ноги тово гляди отморожу. (…) У командования я получил тужурку, брюки, ботинки, 1 пару белья, полотенце, наволочку, одеяло – только в счёт расчётов, за деньги. (…) В дачку вычитают. (…) Живу очень плохо: денег ни копейки, табаку ни цыгарки, пайка, что выдают, не хватает – работа чижолая. Если купить пайку хлеба 800г – стоит 20 руб.90коп. Табаку спичечная коробка – 10 руб., а осьмушка – 80 руб. Всё это переживать мне очень трудно, если вернусь домой – ваше счастье. Катя, я ждал, не пришлют ли мне из дома посылку или деньги, но, оказывается, не дождусь: посылки не принимают.

3 февраля 1942 года

Нахожусь в городе Муроме. Вчера приехали вечером и не знаю, долго ли просидим на станции.  (…) Ужасно много людей, и все военные и мобилизованные. (…) Наш маршрут – в город Канаш, к Казани, в Чувашскую республику. Мы едем туда, а оттуда гонят сюда. (…) Здоровье моё в таковом положении, в каком поехал из дома. Но лицо опять начинает пухнуть. Так же и ноги опухнут, а то пропадёт.

Катя, ужасно жалко мне домашних харчей, от которых я уехал. Уже 5-й день, как уехал из дому. Не каждый день приходится напиться кипятку досыта, не только мясного варева или молока. Дорогая Катя, прошу я вас, оставь пока которое мясо висит на стене – баранья задняя нога. Може, придётся приехать домой или, може, дадут принимать посылки, то запекошь и пришлёшь. (…) Мешки наши стали день ото дня тощать, как много ни набирали из дома сухарей, но конец им будет.

9 февраля 1942 года

Нахожусь в дороге, на станции Арзамас. (…) В Муроме жили 2 суток, 5 суток проживали в деревне. Утром и вечером хозяйка нам грела самовар, так что жили, как полагается, как и дома, только вокруг меня не было родной семьи. (…)

В вагоне 3 дня кушать приходится всё больше сухомяткой. (…) Сегодня насило обулся с портянками – ноги ужасно распухли. Хожу больше всё без портянок. Если будет  продолжаться так до места, то, возможно, поеду домой по этой болезни.

Ещё, дорогая Катя, вы по мне поменьше плачьте. Моё сердце слышит ваши слёзы, и мне в это время очень плохо. Начинает болеть моё сердце, и получается какая-то тоска. Я знаю, что вам меня жалко, но ничего не сделаешь – знать, судьба моя такая: пожить с вами, Катя, порознь. (…) Вы у меня до самого Иванова были в глазах – всё хотел воротиться домой, хотя бы ещё побыть  денёк дома, потому что, Катя, я не думал, что возьмут меня такого больного. Пока прощай, дорогая Катя и дорогие детки Надя и Аля.

18 февраля 1942 года

(…) Приехал на место, в город Канаш, 14 февраля. И были на пересыльном пункте 2 суток. Там была нам разбивка по частям, потом были назначения. Ходили в баню и хорошо помылись. И одежду нашу прожарили: убили всех паразитов, которых мы накопили дорогой.

Дорогая Катя, меня назначают в стрелковый полк, а Петю Парышева —  в миномётную часть, так что мы с ним простились и затем расстались. Его послали на 8 км в деревню, в свою часть, а меня на 20 км —  тоже в свою часть, в деревню. Со мной остались близкие знакомые: Алексей Савельич Парышев и Дюмаков Алексей и три моряка и ещё Иван Иванович Пичугин (он живёт в Котихе). (…)

Мы вчера обучались и сегодня ещё. (…) Я здесь долго не пробуду – дней 10-15, а потом оденут и назначают в маршевую роту. Так что здесь, Катя, только формируют и отправляют в распоряжение Московского округа – там будет прямое назначение.

Ещё, дорогая Катя, вы, наверно, на меня обиделись, что я был дома и ничего не помог вам и также и в хозяйстве. Прошу вас, извините. (…)

25 февраля 1942 года

 Катя, я вам писал, что нахожусь в 20 км от Канаша в стрелковой части, в пехоте. Теперь меня назначили в пулемётную команду. Переправляемся в другую деревню, на 50 км от этой деревни. (…) Следуем через Канаш. Наших ребят родниковских разбили по разным частям. (…) Знакомых у меня родниковских 6 человек: Парышев Алексей Савельич и Иван Иванович Пичугин, а то 4 из Родников.  (…)

Живу пока ничего. Только гостинцы домашние завтра кончу все. Табаку ещё много и есть возможность здесь купить – 10 руб. стакан. Катя, мне ещё плохо тем, что не буду знать, что делается дома, потому что писем не получу, может быть, долго, потому что адреса ненадёжные. По старому адресу не пиши – будет послезавтра, може, другой.

Катя, пока осталось одно воспоминание, как я с вами прощался. И жалею, что мало поводился дома и не помог в вашей нужде, в хозяйстве. Катя, жив буду, приеду домой, всё опять будет по-хорошему. Дорогая Катя, жизнь моя теперь пошла к одному концу – може, убьют, може, ранят или жив останусь, а пока ещё нахожусь не на фронте.

4 марта 1942 года

Дорогая Катя, хочу сообщить, что в настоящее время нахожусь при фронте, только пока ещё не в окопах. Жив и здоров. Прибыли  во вчерашний день. Шли всю ночь пешком 50 км. Живём пока в сарае около теплинки. Тут же кушаем и спим. Товарищи пока со мной – Пичугин и Парышев числятся в пулемётном взводе. Пищу пока получаем в сухом виде. Варим сами и сухарей получаем  5 сухарей на день. Хлеба не бывало во рту уже 22 дня. Дорогая Катя, пишу и вспоминаю: у вас сегодня или завтра должен быть праздник, но  нам, Катя, ровно и не дождаться таких свободных дней.

28 марта 1942 года

(…)Нахожусь ещё всё в дороге из города Москвы. (…) Сегодня прибыли (…) на станцию Малый Ярославль (Малый Ярославец?). Стояли два часа. Были написаны 2 открытки вам, Катя, и дочке Наде открытка. (…)

Дорогая Катя, сообщаю, что едем по разорённому месту, где гнали немцев. Они отступали и всё сжигали. Остались дома, но мало. Некоторые деревни дочиста разбиты и сожжены, только остались, видать, одни печные трубы. (…) Дорогая Катя, мне ужасно хочется узнать, что делается дома и как  живёте вы. Дорогая Катя, я ужасно тоскую по вам и  (на)пала мечта такая: неужели я больше не увижу вас, дорогая Катя, и своих детей, Надю и Алю? Нам бы теперь только жить бы, нам с тобой, потому что мы ещё пока работать с тобой смогом особо – наживать ещё нечего. Затем прошу вас, дорогая Катя и дорогие детки Надя и Аля, подержите на сердце молитву и известите меня, чтобы мне от этого вернуться домой хотя бы какому-нибудь, только бы мог поработать и вырастить своих детей, чтобы были не обижены.

************************************************************************

Дорогая Катя, хочу описать в будущее, вперёд вашей жизни.  Если не останусь жив – може, убьют или придётся так помереть, то я вам советую: гармонь продай и купи детям велосипед, потому что гармонь для моей памяти нельзя будет держать – она изоржавеет, играть не будет, испортится. И наказываю, если сбудется такое дело, то пущай пользуется  машиной Надя, потому что она побольше, а костюм —  Але, когда вырастет, то сообразит, что с ним сделать. Дорогая Катя, лучше бы  остаться живому – могли бы средств найти и без этого ( без продажи вещей – прим. ред.). Катя, скажи Наде и Але, чтобы молили бы счастья: остался бы папа у них жив, не оставил сирот.  (…) Ещё раз прощай, дорогая Катя и дорогие детки  Надя и Аля. Остаюсь жив и здоров и того и вам желаю. Ваш Саня Арсентьев.

 Подготовила Ольга Ступина